Неточные совпадения
У батюшки, у матушки
С Филиппом побывала я,
За
дело принялась.
Три года, так считаю я,
Неделя за неделею,
Одним порядком шли,
Что год, то дети: некогда
Ни думать, ни печалиться,
Дай Бог с
работой справиться
Да лоб перекрестить.
Поешь — когда останется
От старших да от деточек,
Уснешь — когда больна…
А
на четвертый новое
Подкралось горе лютое —
К кому оно привяжется,
До смерти не избыть!
Хотя, по первоначальному проекту Угрюм-Бурчеева, праздники должны были отличаться от будней только тем, что в эти
дни жителям вместо
работ предоставлялось заниматься усиленной маршировкой, но
на этот раз бдительный градоначальник оплошал.
На другой
день, с утра, погода чуть-чуть закуражилась; но так как
работа была спешная (зачиналось жнитво), то все отправились в поле.
Проснувшись поздно
на другой
день после скачек, Вронский, не бреясь и не купаясь, оделся в китель и, разложив
на столе деньги, счеты, письма, принялся за
работу. Петрицкий, зная, что в таком положении он бывал сердит, проснувшись и увидав товарища за письменным столом, тихо оделся и вышел, не мешая ему.
Когда Левин разменял первую сторублевую бумажку
на покупку ливрей лакею и швейцару, он невольно сообразил, что эти никому ненужные ливреи, но неизбежно необходимые, судя по тому, как удивились княгиня и Кити при намеке, что без ливреи можно обойтись, — что эти ливреи будут стоить двух летних работников, то есть около трехсот рабочих
дней от Святой до заговень, и каждый
день тяжкой
работы с раннего утра до позднего вечера, — и эта сторублевая бумажка еще шла коло̀м.
После наряда, то есть распоряжений по
работам завтрашнего
дня, и приема всех мужиков, имевших до него
дела, Левин пошел в кабинет и сел за
работу. Ласка легла под стол; Агафья Михайловна с чулком уселась
на своем месте.
Дела эти вместе с остальным хозяйством, оставшимся
на его руках, вместе с
работой кабинетною над своею книгой, так занимали всё лето Левина, что он почти и не ездил
на охоту.
Заговаривая с мужиками о том же и делая им предложения сдачи
на новых условиях земель, он тоже сталкивался с тем главным затруднением, что они были так заняты текущей
работой дня, что им некогда было обдумывать выгоды и невыгоды предприятия.
Прелесть, которую он испытывал в самой
работе, происшедшее вследствие того сближение с мужиками, зависть, которую он испытывал к ним, к их жизни, желание перейти в эту жизнь, которое в эту ночь было для него уже не мечтою, но намерением, подробности исполнения которого он обдумывал, — всё это так изменило его взгляд
на заведенное у него хозяйство, что он не мог уже никак находить в нем прежнего интереса и не мог не видеть того неприятного отношения своего к работникам, которое было основой всего
дела.
После обеда однако Кити встала и пошла, как всегда, с
работой к больному. Он строго посмотрел
на нее, когда она вошла, и презрительно улыбнулся, когда она сказала, что была больна. В этот
день он беспрестанно сморкался и жалобно стонал.
— Да что же, я не перестаю думать о смерти, — сказал Левин. Правда, что умирать пора. И что всё это вздор. Я по правде тебе скажу: я мыслью своею и
работой ужасно дорожу, но в сущности — ты подумай об этом: ведь весь этот мир наш — это маленькая плесень, которая наросла
на крошечной планете. А мы думаем, что у нас может быть что-нибудь великое, — мысли,
дела! Всё это песчинки.
Исполнение плана Левина представляло много трудностей; но он бился, сколько было сил, и достиг хотя и не того, чего он желал, но того, что он мог, не обманывая себя, верить, что
дело это стоит
работы. Одна из главных трудностей была та, что хозяйство уже шло, что нельзя было остановить всё и начать всё сначала, а надо было
на ходу перелаживать машину.
— Вон запустил как все! — говорил Костанжогло, указывая пальцем. — Довел мужика до какой бедности! Когда случился падеж, так уж тут нечего глядеть
на свое добро. Тут все свое продай, да снабди мужика скотиной, чтобы он не оставался и одного
дни без средств производить
работу. А ведь теперь и годами не поправишь: и мужик уже изленился, и загулял, и стал пьяница.
Оставил мелочи, обратил вниманье
на главные части, уменьшил барщину, убавил
дни работы на себя, прибавил времени мужикам работать
на них самих и думал, что теперь
дела пойдут наиотличнейшим порядком.
То и
дело отпрашивались они от
работ, жалуясь
на тягость барщины.
Работы оставалось еще, по крайней мере,
на две недели; во все продолжение этого времени Порфирий должен был чистить меделянскому щенку пуп особенной щеточкой и мыть его три раза
на день в мыле.
— Я уж знала это: там все хорошая
работа. Третьего года сестра моя привезла оттуда теплые сапожки для детей: такой прочный товар, до сих пор носится. Ахти, сколько у тебя тут гербовой бумаги! — продолжала она, заглянувши к нему в шкатулку. И в самом
деле, гербовой бумаги было там немало. — Хоть бы мне листок подарил! а у меня такой недостаток; случится в суд просьбу подать, а и не
на чем.
Привычка усладила горе,
Не отразимое ничем;
Открытие большое вскоре
Ее утешило совсем:
Она меж
делом и досугом
Открыла тайну, как супругом
Самодержавно управлять,
И всё тогда пошло
на стать.
Она езжала по
работам,
Солила
на зиму грибы,
Вела расходы, брила лбы,
Ходила в баню по субботам,
Служанок била осердясь —
Всё это мужа не спросясь.
Встает заря во мгле холодной;
На нивах шум
работ умолк;
С своей волчихою голодной
Выходит
на дорогу волк;
Его почуя, конь дорожный
Храпит — и путник осторожный
Несется в гору во весь дух;
На утренней заре пастух
Не гонит уж коров из хлева,
И в час полуденный в кружок
Их не зовет его рожок;
В избушке распевая,
деваПрядет, и, зимних друг ночей,
Трещит лучинка перед ней.
Сам он тоже не посещал никого; таким образом меж ним и земляками легло холодное отчуждение, и будь
работа Лонгрена — игрушки — менее независима от
дел деревни, ему пришлось бы ощутительнее испытать
на себе последствия таких отношений. Товары и съестные припасы он закупал в городе — Меннерс не мог бы похвастаться даже коробком спичек, купленным у него Лонгреном. Он делал также сам всю домашнюю
работу и терпеливо проходил несвойственное мужчине сложное искусство ращения девочки.
Об издательской-то деятельности и мечтал Разумихин, уже два года работавший
на других и недурно знавший три европейские языка, несмотря
на то, что
дней шесть назад сказал было Раскольникову, что в немецком «швах», с целью уговорить его взять
на себя половину переводной
работы и три рубля задатку: и он тогда соврал, и Раскольников знал, что он врет.
— «Почему
на другой
день не явился с Митреем
на работу?» — «Потому, этта, я загулял».
Ведь уж видно, что поношенные, а ведь месяца
на два удовлетворят, потому что заграничная
работа и товар заграничный: секретарь английского посольства прошлую неделю
на толкучем спустил; всего шесть
дней и носил, да деньги очень понадобились.
Самгин шагал мимо его, ставил ногу
на каблук, хлопал подошвой по полу, согревая ноги, и ощущал, что холод растекается по всему телу. Старик рассказывал: работали они в Польше
на «Красный Крест», строили бараки, подрядчик — проворовался, бежал, их порядили продолжать
работу поденно, полтора рубля в
день.
«Приходится соглашаться с моим безногим сыном, который говорит такое: раньше революция
на испанский роман с приключениями похожа была,
на опасную, но весьма приятную забаву, как, примерно, медвежья охота, а ныне она становится
делом сугубо серьезным, муравьиной
работой множества простых людей. Сие, конечно, есть пророчество, однако не лишенное смысла. Действительно: надышали атмосферу заразительную, и доказательством ее заразности не одни мы, сущие здесь пьяницы, служим».
— Я часто гуляю в поле, смотрю, как там казармы для артиллеристов строят. Сам — лентяй, а люблю смотреть
на работу. Смотрю и думаю: наверное, люди когда-нибудь устанут от мелких, подленьких делишек, возьмутся всею силою за настоящее, крупное
дело и — сотворят чудеса.
Днем по улицам летала пыль строительных
работ,
на Невском рабочие расковыривали торцы мостовой, наполняя город запахом гнилого дерева; весь город казался вспотевшим.
Образ Марины вытеснил неуклюжий, сырой человек с белым лицом в желтом цыплячьем пухе
на щеках и подбородке, голубые, стеклянные глазки, толстые губы, глупый, жадный рот. Но быстро шла отрезвляющая
работа ума, направленного
на привычное ему
дело защиты человека от опасностей и ненужных волнений.
Пред весною исчез Миша, как раз в те
дни, когда для него накопилось много
работы, и после того, как Самгин почти примирился с его существованием. Разозлясь, Самгин решил, что у него есть достаточно веский повод отказаться от услуг юноши. Но утром
на четвертый
день позвонил доктор городской больницы и сообщил, что больной Михаил Локтев просит Самгина посетить его. Самгин не успел спросить, чем болен Миша, — доктор повесил трубку; но приехав в больницу, Клим сначала пошел к доктору.
— Сорок три
дня, 1225 рублей, а выдали нам
на харчи за все время 305 рублей. И — командуют: поезжайте в Либаву, там получите расчет и
работу. А в Либаве предусмотрительно взяли у нас денежный документ да, сосчитав беженцами, отправили сюда.
— Любопытна слишком. Ей все надо знать — судоходство, лесоводство. Книжница. Книги портят женщин. Зимою я познакомился с водевильной актрисой, а она вдруг спрашивает: насколько зависим Ибсен от Ницше? Да черт их знает, кто от кого зависит! Я — от дураков. Мне
на днях губернатор сказал, что я компрометирую себя, давая
работу политическим поднадзорным. Я говорю ему: Превосходительство! Они относятся к
работе честно! А он: разве, говорит, у нас, в России, нет уже честных людей неопороченных?
— Значит — ложная тревога, — сказал Макаров, подходя к Самгину и глядя
на часы в руке. — Мне пора
на работу, до свидания!
На днях зайду еще. Слушай, — продолжал он, понизив голос, — обрати внимание
на рыжего мальчишку — удивительно интересен!
— Что же печалиться? Отца Ганьки арестовали и осудили за воровство, она о
делах отца и мужа ничего не знала, ей тюрьма оказалась
на пользу. Второго мужа ее расстреляли не за грабеж, а за участие в революционной
работе.
В другой раз, опять по неосторожности, вырвалось у него в разговоре с бароном слова два о школах живописи — опять ему
работа на неделю; читать, рассказывать; да потом еще поехали в Эрмитаж: и там еще он должен был
делом подтверждать ей прочитанное.
Иногда выражала она желание сама видеть и узнать, что видел и узнал он. И он повторял свою
работу: ехал с ней смотреть здание, место, машину, читать старое событие
на стенах,
на камнях. Мало-помалу, незаметно, он привык при ней вслух думать, чувствовать, и вдруг однажды, строго поверив себя, узнал, что он начал жить не один, а вдвоем, и что живет этой жизнью со
дня приезда Ольги.
— Стоит только поужинать хорошенько, — продолжала она, не поднимая глаз с
работы, — да полежать
дня три, особенно
на спине, непременно сядет ячмень.
Вид леса в самом
деле поразил Райского. Он содержался, как парк, где
на каждом шагу видны следы движения,
работ, ухода и науки. Артель смотрела какой-то дружиной. Мужики походили сами
на хозяев, как будто занимались своим хозяйством.
Глядя
на него, слушая его, видя его деятельность, распоряжения по хозяйству, отношения к окружающим его людям, к приказчикам, крестьянам — ко всем, кто около него был, с кем он соприкасался, с кем работал или просто говорил, жил вместе, Райский удивлялся до наивности каким-то наружно будто противоположностям, гармонически уживавшимся в нем: мягкости речи, обращения — с твердостью, почти методическою, намерений и поступков, ненарушимой правильности взгляда, строгой справедливости — с добротой, тонкой, природной, а не выработанной гуманностью, снисхождением, — далее, смеси какого-то трогательного недоверия к своим личным качествам, робких и стыдливых сомнений в себе — с смелостью и настойчивостью в распоряжениях,
работах, поступках,
делах.
В один из туманных, осенних
дней, когда Вера, после завтрака, сидела в своей комнате, за
работой, прилежно собирая иглой складки кисейной шемизетки, Яков подал ей еще письмо
на синей бумаге, принесенное «парнишкой», и сказал, что приказано ждать ответа.
Умер у бабы сын, мать отстала от
работы, сидела в углу как убитая, Марфенька каждый
день ходила к ней и сидела часа по два, глядя
на нее, и приходила домой с распухшими от слез глазами.
Ему также все равно, где ни быть: придут ли в прекрасный порт или станут
на якорь у бесплодной скалы; гуляет ли он
на берегу или смотрит
на корабле за
работами — он или делает
дело, тогда молчит и делает комическое лицо, или поет и хохочет.
На фрегате
работы приходят к окончанию: того и гляди, назначат
день.
Нам дано знать, что
работы на фрегате кончены, провизия доставлена и через два
дня он снимется с якоря.
Я
на родине ядовитых перцев, пряных кореньев, слонов, тигров, змей, в стране бритых и бородатых людей, из которых одни не ведают шапок, другие носят кучу ткани
на голове: одни вечно гомозятся за
работой, c молотом, с ломом, с иглой, с резцом; другие едва дают себе труд съесть горсть рису и переменить место в целый
день; третьи, объявив вражду всякому порядку и труду,
на легких проа отважно рыщут по морям и насильственно собирают дань с промышленных мореходцев.
Многие похудели от бессонницы, от усиленной
работы и бродили как будто
на другой
день оргии. И теперь вспомнишь, как накренило один раз фрегат, так станет больно, будто вспомнишь какую-то обиду. Сердце хранит долго злую память о таких минутах!
Решились не допустить мачту упасть и в помощь ослабевшим вантам «заложили сейтали» (веревки с блоками).
Работа кипела, несмотря
на то, что уж наступила ночь. Успокоились не прежде, как кончив ее.
На другой
день стали вытягивать самые ванты. К счастию, погода стихла и дала исполнить это, по возможности, хорошо. Сегодня мачта почти стоит твердо; но
на всякий случай заносят пару лишних вант, чтоб новый крепкий ветер не застал врасплох.
Там рядом с обыкновенным, природным
днем является какой-то другой, искусственный, называемый
на берегу ночью, а тут полный забот,
работ, возни.
Когда не было леса по берегам, плаватели углублялись в стороны для добывания дров. Матросы рубили дрова, офицеры таскали их
на пароход. Адмирал порывался
разделять их заботы, но этому все энергически воспротивились, предоставив ему более легкую и почетную
работу, как-то: накрывать
на стол, мыть тарелки и чашки.
«188* года апреля 28
дня, по указу Его Императорского Величества, Окружный Суд, по уголовному отделению, в силу решения г-д присяжных заседателей,
на основании 3 пункта статьи 771, 3 пункта статьи 776 и статьи 777 Устава уголовного судопроизводства, определил: крестьянина Симона Картинкина, 33 лет, и мещанку Екатерину Маслову, 27 лет, лишив всех прав состояния, сослать в каторжные
работы: Картинкина
на 8 лет, а Маслову
на 4 года, с последствиями для обоих по 28 статье Уложения.
Виноградари вообразили себе, что сад, в который они были посланы для
работы на хозяина, был их собственностью; что всё, что было в саду, сделано для них, и что их
дело только в том, чтобы наслаждаться в этом саду своею жизнью, забыв о хозяине и убивая тех, которые напоминали им о хозяине и об их обязанностях к нему.